НОВОСТИ УКРАИНСКОЙ ПСИХИАТРИИ Более 1000 полнотекстовых научных публикаций |
Клиническая психиатрия • Наркология • Психофармакотерапия • Психотерапия • Сексология • Судебная психиатрия • Детская психиатрия • Медицинская психология |
* Публикуется по изданию:
Пилягина Г. Я. Магические архетипы и ритуалы в патогенезе
невротических расстройств и аутоагрессивного поведения // Таврический журнал
психиатрии. — 2000. — Т. 4, № 4. — С. 64–67.
«Однако это не избавляло меня М. А. Булгаков |
Клиническая практика демонстрирует существующую тенденцию превалирования удельного веса пограничных психоневрологических нарушений в общем постоянно возрастающем количестве психических и поведенческих расстройств. При этом достаточно часто ранг таких нарушений может не достигать нозологически очерченного уровня невротических расстройств, а ограничивается субклиническим уровнем синдромальных проявлений. Однако субманифестная выраженность клинической симптоматики не должна вводить клинициста в обманчивое заблуждение, что подобное состояние не есть ведение психиатрии и не нуждается в психиатрическом и, прежде всего, в психотерапевтическом, вмешательстве. Подобное замешательство может быть обусловлено тем, что такие пациенты, отрицая наличие у себя психических расстройств, «внешне» справляются с психопатологическими проявлениями. То есть нарастание социального дисфункционирования у таких больных происходит постепенно, а состояние хронического дистресса компенсируется за счёт перенапряжения адаптационных резервов. Вследствие чего, несмотря на наличие психопатологических нарушений и часто катастрофическое ухудшение качества жизни, эти люди часто не попадают в поле зрения специалистов. Тем не менее, случаи даже субклинических проявлений невротических нарушений, безусловно, нуждаются в коррекции не только с профилактической, но и с лечебной целью.
В данной статье автор представляет своё видение некоторых аспектов патогенеза невротических расстройств, включая их субклинические формы, а также одного из вариантов поведенческих расстройств — аутоагрессивного поведения.
Автор придерживается точки зрения значимости множественной факториальности в этиопатогенезе психических нарушений, описываемых нейробиологическими, психиатрическими и психологическими понятиями. Этот подход определяет необходимость учитывать в клинической работе совокупность особенностей этих факторов, их взаимосвязи, а также их удельный вес в формировании психопатологических расстройств. В то время как очевидные проблемы эффективности лечения невротических расстройств, на наш взгляд, во многом обусловлены уклонами клиницистов то в «психопатологичность», то в «психологизацию» психических нарушений. В основе подобных «перегибов», по-видимому, лежат различные смысловые пространства психиатрии, психологии и нейробиологии. Это обусловливает важность соотнесения расшифровки понятийного аппарата, герменевтической трансляции между семантическими пространствами этих областей знания в понимании этиопатогенеза и клинического развития невротических нарушений, и в частности аутоагрессивного поведения.
Говоря о междисциплинарной трансляции понятийного аппарата, целесообразно иметь в виду то, что её основная точка приложения — собственно поведенческий акт. Любой конкретный поступок, определённую форму поведения можно представить вершиной пирамиды, основанием которой собственно и есть как нейробиологические, так и психологические основы личности (Пилягина, 1999, 2000), а их психопатологизация есть следствие их дезадаптивного преобразования, патологической формы адаптации личности в условиях неразрешимости внутриличностного конфликта, мотивационной амбитендентности. Более точным символом этой «пирамиды» является образ айсберга, видимой частью которого становится поведенческая активность. Однако больший клинический интерес представляет его глубинная, в большинстве случаев подсознательная основа, которая и обусловливает непредсказуемость человеческих деяний. Именно неосознаваемость самим человеком причинно-следственных взаимодействий в формировании личностного поведения зачастую становится предпосылкой его трансформации в дезадаптивный, психопатологический вариант.
К психопатологическим факторам, непосредственно и преимущественно участвующим в патогенезе невротических расстройств, можно отнести следующие категории — тревогу, страх, аффективную и идеаторную ригидность; к нейробиологическим — ситуативную или конституциональную недостаточность компенсаторных систем организма, дезадаптивные (патологические) варианты инстинктивных форм поведения, развёртывание адаптационного (психовегетативного) синдрома; к психологическим — фрустрацию потребностей, дезадаптивные формы психологических защит, отсутствие навыков личностного саморазвития и т. д.
Необходимо отметить, что сами по себе, в отдельности, и психопатологические, и нейробиологические, и патопсихологические патогенетические аспекты психических нарушений изучены, описаны глубоко и досконально. Следствием естественнонаучной разработки этих направлений является постоянное развитие фармакологии психотропных средств и их повсеместное использование. Развитие психологии обусловливает существующее многообразие психокоррекционных методов личностной работы. Однако предмет нашего рассмотрения — это взаимообусловливание и взаимопереход, «совокупная идентификация» различных феноменов, относящихся к вышеперечисленным областям знания.
С этой точки зрения нейробиологические аспекты психических нарушений можно отнести к витальной зоне психики, наиболее глубинной и бессознательной. Основное выражение нарушений этой зоны — адаптационный (психовегетативный) синдром. Он формируется на базе дисфункциональной активности высших вегетативных центров, что непосредственно вызывает нарушения в высшей регуляторной деятельности мозга, в частности патологическое функционирование диэнцефальных структур, таламической зоны, амигдало-лимбико-гипоталамического комплекса, ирритативное корковое возбуждение и т. д. Данные проявления относятся к вегетативной составляющей адаптационного синдрома (Губачёв, Стабровский, 1981; Вейн, 1991; Данилова, 1999) и являются патобиологическим фактором в патогенезе невротических нарушений. К его «психическому» аспекту можно отнести дезадаптивные формы инстинктивного поведения. Применительно к витальным инстинктам (Симонов, 1987) это проявляется в дезадаптивных формах инстинкта самосохранения, что соответственно ведёт к дисфункциональной активности инстинктов оборонительного поведения, экономии сил, регуляции сна–бодрствования и т. д. Более манифестными становятся нарушения ролевых инстинктов: территориального, полового, иерархического, родительского, альтруистического. Этот патологический круг замыкает дисфункция высших гностических форм поведения, инстинктов саморазвития: исследовательского, игрового, преодоления сопротивления.
Разворачивание адаптационного синдрома вызывает бессознательную актуализацию индивидуальных психологических защит и форм поведения, обусловленных ими. При этом «привычная» форма защитного поведения, провоцируемая чрезмерными и длительными психотравмирующими факторами, приводит к хронификации адаптационного синдрома, состоянию дистресса. Таким образом, формируется патологический круг взаимного обусловливания и поддержания психовегетативных нарушений и защитных форм поведения.
Кроме того, обсуждая инстинктивные формы поведения, мы впервые можем упомянуть способность к ритуализации активности человека, так как собственно инстинктивное поведение представляет собой комплекс фиксированных действий, потенцированный специфической мотивационной энергией (Мак-Фарланд, 1988). В рамках норм человеческого сообщества инстинктивное поведение трансформируется преимущественно в ритуальные формы, то есть сублимируется и проявляется как социально приемлемый вариант смещённой активности.
Достаточно хорошо изучена взаимосвязь аффективных психопатологических проявлений и нарушений познавательного инстинктивного поведения, которая носит реципрокный характер: снижение уровня исследовательского поведения усиливает выраженность тревоги и страха и наоборот. С этой точки зрения наличие и особенности психологических защит, а также обусловленную ими клиническую симптоматику можно рассматривать как форму патологической адаптации инстинкта самосохранения, «наименьшее зло» в удовлетворении потребности выживания. Соответственно, развитие ритуализированных форм гиперкомпенсаторной активности можно рассматривать как непосредственное следствие дезадаптивного функционирования индивидуума, которое позволяет организму таким образом уменьшить разрушительность повреждений, обусловленных состоянием дистресса, и представляет собой один из путей достижения (сохранения) гомеостатического равновесия.
Актуализация определённых психологических защит и соответствующей поведенческой активности направлена на сохранение не только физического, но и психологического гомеостаза, что подразумевает снижение уровня ситуативной тревоги и личностной тревожности до индивидуально переносимого уровня.
Ощущение непереносимости резкого повышения уровня тревоги вследствие чрезмерного психогенного воздействия, актуализированная потребность в её преодолении включает привычный специфический гиперкомпенсаторный комплекс фиксированных внутриличностных и внешних действий, направленный на уменьшение степени её выраженности. Его первым шагом является номинализация или персонификация тревоги. Так формируется зона «псевдоконкретизированных» страхов. Таким образом мозг, пытаясь минимизировать затраты на «обслуживание» тревоги, снижает её выраженность.
С точки зрения психопатологии подобные страхи целесообразно относить к фобическим переживаниям, так как, несмотря на «прикреплённость» к конкретным объектам, они носят иррациональный характер.
Сам факт наличия страхов включает реализацию специфической совокупности поведенческих паттернов по их преодолению. Содержательные особенности и формы воплощения такой активности обусловлены личностными радикалами и индивидуализированными вариантами психологических защит. Такая компенсаторная внутренняя психологическая активность и последующее внешне реализуемое поведение по снижению уровня личностной тревожности, ситуативной тревоги и преодолению страхов формируется в процессе онтогенетического развития, автоматизируется и вытесняется в подсознание. В силу фиксированности и автоматизированности такого поведения его можно рассматривать как специфический ритуализированный комплекс «выживания» в психотравмирующей ситуации. Подобная ритуальная активность отвечает двум условиям:
Экзистенциальная тревога неизбежно сопутствует и следует онтогенетическому развитию (Ялом, 1999). Можно говорить о том, что экзистенциальная тревога как некое поисковое состояние, обеспечивающее процесс выживания, соответствует первоначальной (первичной) психической энергии человека и является психологическим и психофизиологическим эквивалентом базисного инстинкта самосохранения. Адекватность и, в какой-то мере, тождественность этих категорий — биологической и психологической — обусловлена их основной направленностью на постоянную ситуативную оценку степени угрозы выживанию. Первичность и глобальность экзистенциальной тревоги обусловливает её практически обязательное вытеснение в бессознательное в процессе онтогенетического развития. Идентификация (номинализация) первичной тревоги с экзистенциальными страхами, в частности со страхом смерти — один из путей такого вытеснения.
В основе страха смерти, страха небытия лежит подсознательное неприятие, отрицание возможности отсутствия собственного существования. Благодаря своей иррациональной основе страх смерти непосредственно связан с категориями таинственного, трансцендентного, божественного как основными личностными магическими архетипами.
Несмотря на кросс-культуральный характер сущности экзистенциальных страхов, особенно чётко их иррациональность проявляется в этнокультуральной специфике славянского менталитета, для которого характерно превалирование восприятия реальности с эмоциональной «точки сборки» с актуальной потребностью немедленного аффективного отреагирования в ответ на психогенное воздействие. Быть может, именно этим обусловлена насущная потребность в немедленном «чудесном» решении любых фрустрированных потребностей.
Механизмы формирования подобного поведения следующие. Аффективный накал внутриличностного конфликта в субъективно значимой психотравмирующей ситуации трудно переносим, а способность к адекватному самоанализу часто заблокирована или неадекватна. По принципу аффективно обусловленной избирательности внимания мышление «туннелизируется», пропуская только эмоционально значимую информацию, степень искажённости восприятия которой, её индивидуальный «угол преломления» непосредственно зависит от субъективной значимости ситуации и особенностей типа личности. В связи с накоплением фрустрационной энергии, актуализацией экзистенциальных страхов личность пытается любым способом сохранить психофизический гомеостаз, переходя к патологическим формам поведенческой активности. Таким образом, снижается выраженность первичной тревоги и минимизируются внутренние энергозатраты.
Субъективная необходимость подавления всплеска экзистенциальной тревоги как можно быстрее и легче актуализирует психологические защиты, способные справиться с подобным дезадаптивным состоянием. Вследствие этого рождается трансцендентная, магическая потребность немедленного чудесного избавления от психологической боли, субъективной непереносимости психотравмирующей ситуации. Этому способствуют интериоризированные в детстве магические архетипы, символы «конечного спасителя» или «собственной исключительности» (Ялом, 1999).
Подобный характер психологической защиты с трансцендентной символизацией и её патологическая аффективная значимость у взрослого человека в первую очередь обусловлены нарушениями в способности к адекватной самоидентификации, искажениями в Я-концепции. Это проявляется в «размытости» границ внутреннего психологического пространства. Так как нарушения в самоидентификации не позволяют использовать адаптивные формы поведения, именно они обусловливают характеристики преобладающих психологических защит, особенности патопсихологических искажений, способы сублимации экзистенциальных страхов и собственно подсознательное автоматическое включение магического ритуала «чудесного избавления». Непосредственным следствием этого становится формирование и специфика психопатологических нарушений. Использование личностью описанных магических ритуалов как варианта психологической защиты собственно и представляет собой процесс перехода функционирования психики на патологический или, как минимум, дезадаптивный уровень в условиях психотравмирующей ситуации.
Характер процесса самоидентификации непосредственно зависит от преобладания тех или иных личностных радикалов у индивидуума. Основой для классификации личностных радикалов могут служить два принципа:
Понятие локус-контроля описывает характер психологического взаимодействия с реальностью. Если рассматривать это понятие как двухполюсную полярную ось, то в конечном выражении экстернальность подразумевает попытку контроля внешней реальности и «перекладывание» на неё ответственности за сложившуюся ситуацию с соответствующим неадекватным самооправданием. В связи с чем действие психологических защит направлено на опережающее гиперкомпенсаторное изменение реальности ещё до окончания процесса внутренней «обработки» поступившей информации. В таком случае интернальность свидетельствует о гипертрофированном контролировании внутренней реальности в сочетании с гиперответственностью за внешнюю реальность и постоянной необходимостью обязательного приспосабливания своего поведения «в угоду» внешним обстоятельствам. Психологическое понятие локус-контроля связано с инстинктивными формами поведения и соответствует агрессивной или аутоагрессивной направленности поведения индивидуума при агональных конфликтах (Пилягина, 2000). На уровне патологического функционирования подобное поведение носит характер гипертрофированно искажённого доминантного или субмиссивного поведения. Индивидуальность особенностей такой направленности поведения опять-таки сводится к характеристике личностных радикалов.
В своей монографии Ф. Риман (1999) выделяет следующие типы личности: шизоидный, истерический, обсессивный и депрессивный, а также определяет специфику страхов, характерных для этих типов. Очевидно, что тип личности определяется совокупностью специфических характерологических свойств и соответствующих им паттернов поведения. Однако, так как у человека представлены свойства и поведенческие паттерны, характерные всем типам личности в той или иной степени выраженности, нам представляется более точным в данном контексте употребить понятие личностного радикала.
Исходя из соотношения классификации личностных радикалов с рубрикой личностных расстройств МКБ-10 (1999), их можно подразделить на шизоидный, истероидный, психастенический (обсессивный, ананкастный) и астенический (тревожный). При этом шизоидный и истероидный радикалы соответствуют стеничному аффекту и экстернальному локус-контролю, а психастенический и астенический — астеничному аффекту и интернальному локус-контролю.
При преобладании психастенического и астенического радикалов с помощью ритуализированной психологической защиты индивидуум прибегает к архетипу конечного спасителя. При преобладании шизоидного радикала — к символу собственной исключительности. При преобладании истериодного радикала — характерно одновременное амбитендентное включение обоих архетипических символов или стадийный переход от образа собственной исключительности к архетипу конечного спасителя. Необходимо отметить, что ритуал с включением образа конечного спасителя является более распространённым. Кроме того, ритуализированная психологическая защита, прибегающая к символу конечного спасителя, более курабельна, нежели та, которая включает архетип собственной исключительности. Это связано с тем, что для психастенического и астенического личностных радикалов характерна аутоагрессивная направленность поведения, то есть стремление к собственным изменениям, а не попытка приспосабливания реальности к своим потребностям, что присуще истероидному радикалу, или глобальное обесценивание внешней реальности, что свойственно шизоидному.
Такой ритуализированный способ преодоления экзистенциальных страхов включает патогенетические механизмы развития невротических нарушений и формирует дезадаптивное смещённое или аверсивное поведение. В такой ситуации в силу искажённого взаимодействия с реальностью аутоагрессивная (агрессивная) направленность поведения может преобразоваться собственно в патологическую аутоагрессивную (агрессивную) активность. С этой точки зрения реализация аутоагрессивных действий может стать важным кульминационным этапом магического ритуала «чудесного избавления». Отрицание, неприятие психотравмирующей ситуации приводит к самоотрицанию. Необходимость разрешения психогенного конфликта любым путём становится более важной ценностью, чем собственная жизнь. Поэтому «исключение себя» из ситуации якобы позволяет мгновенно, волшебным способом разрешить конфликтную ситуацию и избавиться от тяжести психалгии.
Понимание многофакторности механизмов формирования невротических расстройств (в том числе на субклиническом уровне их выраженности), а также аутоагрессивного поведения позволяет выработать более эффективные комплексные методы их лечения и профилактики. С этой точки зрения значимым является осознание генеза и формообразования ритуализированных вариантов личностных психологических защит с привлечением магических архетипических символов, так как патопсихологическую основу подобных ритуалов с помощью использования креативных возможностей процесса самоидентификации можно преобразовать в адаптивные формы поведения. С этой точки зрения определение локус-контроля не только является важным диагностическим критерием для выявления характера психологических защит, но и позволяет осуществить адекватное психотерапевтическое присоединение к ним и последующую коррекцию патологического функционирования и дезадаптивного поведения человека.
Литература
Читайте также:
Адрес для переписки:
pilyagin@visti.com